Se non è vero, è bene trovato

финал долгого правления...

...обычно эти закаты «звезды его кровавой» оформляются в таком окаменелом имперском стиле... у нас ... власть манифистирует себя публично через стилистику похабности: мерзкой шутки, подмигивания и хихиканья, того, что они называют «троллингом», потоков непристойности, ... стиль грязного старикашки, а не Кащей Бессмертный, ... «чахнущий над своим златом». То есть, не поздний Франко, не поздний Сталин, не Николай первый времен Крымской кампании. Те все были такие торжественные идолы. А у нас какая то грязная шутка, грязное оскорбление является основным стилем власти. Советская власть тоже любила это дела, в особенности когда она расправлялась со своими оппонентами... например расправа с Пастернаком. Но это, во-первых делегировалось каким то нижестоящим активистам, во-вторых это не было до такой степени преобладающим стилем.

Противостояние этому невозможно с такой же позиции троллинга, с такой же позиции подмигивания. Ни кто из лагеря власти или лояллистов не выступает с позиции и в стилистике высокого достоинства. То есть эстетическая категория возвышенного ни кем из них не задействуется. 

(может и слава богу, а то они все перепачкают своими руками)

как ни странно единственные кто пытается это делать — два полоумных старца Дугин и Проханов — но они оперируют эстетикой некрофилии. ... нельзя сказать что даже как девиация это особенно популярно.

... противостоять такой власти с позиций какой-то игровой технологии ...

(умное голосование при всем уважении к нему — это игра такая — ...давайте поиграем в конкуренцию, а потом придем защитим свой выбор с остроумным плакатом — тогда это было хорошо и правильно, это был язык того класса, который требовал перемен)

мы сейчас в гораздо более темном историческом положении. Для того, чтобы говорить в этот момент нужен другой язык. У нас нет к сожалению ... ни какого национального святого, который может выйти и сказать «так жить нельзя», так вести себя нельзя. Мы его как-то не родили пока. Хотя некоторые кандидаты есть...

...готовых инструментов не могу предложить, но хочу обозначить проблему: проблема наша не полит-технологическая, а политико-этическая, потому что власть с которой мы имеем дело настолько безнравственная. Она не просто зажимает политические свободы, она массово убивает людей в другой стране. ... И возможно инструменты предыдущего исторического этапа тут не будут эффективны.Возможно. А возможно будут. Над этим надо размышлять. 

Конечно нам легче повторять то что мы уже делали, не выходить из зоны комфорта. даже если это тяжело и рискованно, зона комфорта это нечто уже знакомое...А если это не работает?

Очень унизительно сводить политику к биополитике, но во многом мы все играем в игру «кто кого переживет».

и структурные реформы — вот к чему наша задача сводится.

Е.Шульман (https://www.youtube.com/watch?v=hYMm1NowXl8)

многие рассказывают об обменах мнениями с пропутинскими знакомыми и родственниками. на удивление одинаково звучат с той стороны "а где вы были когда Югославия, Ирак, Сирия?" И люди всерьез отвечают "мне было 4 года" или "училась в школе"... Нелепость вопрошания отражают пародии "где вы были когда уничтожали динозавров"... "Где вы были в 39м?" Действительно вопрос не в том каким путем каждая и каждый учится как противостоять насилию и агрессии. Вопрос в том как каждая и каждый из нас сейчас применяет то знание, тот опыт сегодня.

пропутинские родственники и знакомые, мне мучительно видеть вас оправдывающими путинскую шайку воров и убийц... Я знаю что вам страшно, что выгонят с работы за слова или перепост ..., что полицаи вломятся в дверь, уведут и будут мучать в ментовках, что с работы вам пришли сообщения с угрозами расправы и репрессий если не будете молчать. Я знаю что два десятилетия вы живете в условиях сильнейшего психологического давления. то что в нормальных условиях осуждается как пропаганда насилия на вас гигантским напором валилось с каналов гос тв. путин и его шайка ограбила страну, накупили себе дворцы и яхты по всему миру, создали машину производства лжи.

пропутинские родственники и знакомые, сегодня все нормальные люди глубоко травмированы происходящим в Украине, а вы после стольких лет психологического прессинга кажется разучились чувствовать боль, сопереживать настоящим людям.

ТВ пропагандисты создавали (и продолжают) видео материалы и тексты для эмоционального насилия. Вы вынужденны были научиться реагировать на видео материалы эмоционально, минуя разум, потому что вам внушали, что отличить правду от лжи невозможно, создавая информационный туман с четкими целями вызвать сильную эмоциональную реакцию, пропаганда гос тв добилась вашей эмоциональной усталости, добилась того что вы автоматически реагируете не анализируя разумом, а эмоционально. Они добились вашего молчания запугивая вас. Они добились вашего молчания отказывая вам в способности самостофтельно формулировать свою позицию - политическую, экономическую, моральную. Они оккупировали ваши души ядовитой агрессивной ложью. Освободиться от этой внутренней оккупации можно только лично, только собственным усилием. Спросите у немцев чего им стоило такое действие после гитлера. Будьте готовы. Мои друзья немцы, которые бежали из германии во время второй мировой и натерпелись бед от войны и оккупации, испытали судьбу изгоев и в странах куда уехали. Травмированные войной люди вымещали свою боль на немцах иммигрантах, несправедливо, но с болью справиться умели только нападая на других обездоленных людей, только потому что они были немцы по национальности...

мир учится очень медленно, мы знаем что путин это не россия, но то что испытали на себе немцы в результате второй мировой войны, придется испытать русским. Нам говорят - нельзя демонизировать целые нации - разумом мы понимаем, но боль внутренняя эмоциональная боль - она бывает сильнее разума.

для россии эта война больше классовая, чем национальная. Путина и шайку воров вокруг него давно необходимо было остановить, с их миллиардами в евопейских азиатских американских и ближневосточных банках, дворцами и яхтами. Проблема в том что - корпоративный капитализм - деньги для капитализма не пахнут, особенно в оффшорах. Западный истеблишмент и пальцем не шевелил чтоб остановить путинских воров и убийц. Сегодня угроза ядерной катастрофы не оставляет истеблишменту другого варианта, как начать думать об изменении правил. Правила о том чтоб конфисковать имущество награбленное в россии и использовать конфискованное на восстановление разрушений и потивостояние путинскому режиму, сложно сформулировать так, чтоб они не затронули и те западные корпорации, которые получают выгоду от возможности условно говоря "грабить в одном месте, а шиковать и финансировать радикальные движения - в другом".

для мира либеральных демократий - это война тоже меньше всего межнациональная - я очень хочу видеть введение в действие таких правил конфискации собственности российских олигархов воров и убийц, которые станут шагом к преодолению пороков корпоративного капитализма от которых страдают и западные демократии не только постсоветские и постколониальные деспотии.

на какие по масштабу "жертвы" для своих доходов готовы будут пойти западные элиты, чтоб остановить маньяка путина размахивающего ядерной дубинкой - зависит от чего?

наши демонстрации "нет войне", что они означают для истеблишмента? только то что надо посылать вооружение боеприпасы и продовольствие на войну? (безусловно надо!) Только помимо этого наши протесты "нет войне" означают требование от правительств разработать новые правила международного экономического взаимодействия, которые способны предотвращать условия для новых гитлеров обкрадывая свои нации наращивать вооружение и нападать на другие страны!

хорошо написано
Oliver Burkeman (2021) Four Thousand Weeks: Time Management for Mortals

краткий пересказ в Greater Good Magazine: https://greatergood.berkeley.edu/article/item/ten_ways_to_make_your_time_matter?utm_source=Greater+Good+Science+Center&utm_campaign=820da5db8f-EMAIL_CAMPAIGN_GG_Newsletter_October_14_2021&utm_medium=email&utm_term=0_5ae73e326e-820da5db8f-74300847

этого же автора Antidot читала - молодец ребятишка

в универе у нас всех иностранных студентов выслали по домам, с угрозами, если кто не поторопится, тому не будут помогать добраться до дому... преподам велено работать из дома а на кампусе работать будут разрешать только при наличие заявления и веской причины, лучше нескольких.

в нашем отделе облздравотдела всех послали работать из дома с понедельника, даже не дожидаясь пока, протокол соблюдя, все протестируют свои акаунты для удаленного доступа, видимо зараза уже совсем близко... расходясь коллеги шутили - пока пока, see you next year...

у меня лучезарные планы про ежедневные йога сессии, про nuroscience мой нежно любимый курс с терминологией "непродраться", но когда продерешься - испытываю мощное интеллектуальное удовлетворение,под которое маскируется выпрыск допамина через мембрану синапсов в межклеточное пространство... как то так... надо уточнить

утром вижу вчетверо больше бегунов чем до вируса, вечером полный город народа - вдоль и поперек пляжа ходят, бегают, гоняют на великах, играют в тенис. Хорошо погода хорошая. плохо что нельзя ожидать что все будет так же комфортно как и сейчас, когда все перестанут работать. Велик ремонтировать где? хлеба покупать у тех кто вкусный печет когда в следующий раз?... кто-то гениальный надо чтоб придумал(и) идею как по-другому организовывать общественную жизнь, более экономно, более осознанно, когда бензин дешевеет и это не особо кого трогает потому что ехать ни куда не надо...

правительство однако первым делом выделяет 15 миллиардов вовсе не тем кому не чем будет платить за квартиру,еду и интернет вот уже завтра потому что им приказали закрыть кафе для посетителей, отпускать еду только на вынос, а денег выделили нефтегазовым корпорациям, как же иначе... логично - кто протолкнул либералов к власти тот и получает пользу от этого... остальным обещают отложить сроки уплаты налогов... такая роскошь

чрезвычайную ситуацию объявили после сотого зараженного, сейчас по провинции число уже перевалило за двести

This is how AI bias really happens—and why it’s so hard to fix
by Karen Hao February 4, 2019

Bias can creep in at many stages of the deep-learning process, and the standard practices in computer science aren’t designed to detect it.



Over the past few months, we’ve documented how the vast majority of AI’s applications today are based on the category of algorithms known as deep learning, and how deep-learning algorithms find patterns in data. We’ve also covered how these technologies affect people’s lives: how they can perpetuate injustice in hiring, retail, and security and may already be doing so in the criminal legal system.

But it’s not enough just to know that this bias exists. If we want to be able to fix it, we need to understand the mechanics of how it arises in the first place.

How AI bias happens

We often shorthand our explanation of AI bias by blaming it on biased training data. The reality is more nuanced: bias can creep in long before the data is collected as well as at many other stages of the deep-learning process. For the purposes of this discussion, we’ll focus on three key stages.

Framing the problem. The first thing computer scientists do when they create a deep-learning model is decide what they actually want it to achieve. A credit card company, for example, might want to predict a customer’s creditworthiness, but “creditworthiness” is a rather nebulous concept. In order to translate it into something that can be computed, the company must decide whether it wants to, say, maximize its profit margins or maximize the number of loans that get repaid. It could then define creditworthiness within the context of that goal. The problem is that “those decisions are made for various business reasons other than fairness or discrimination,” explains Solon Barocas, an assistant professor at Cornell University who specializes in fairness in machine learning. If the algorithm discovered that giving out subprime loans was an effective way to maximize profit, it would end up engaging in predatory behavior even if that wasn’t the company’s intention.

Collecting the data. There are two main ways that bias shows up in training data: either the data you collect is unrepresentative of reality, or it reflects existing prejudices. The first case might occur, for example, if a deep-learning algorithm is fed more photos of light-skinned faces than dark-skinned faces. The resulting face recognition system would inevitably be worse at recognizing darker-skinned faces. The second case is precisely what happened when Amazon discovered that its internal recruiting tool was dismissing female candidates. Because it was trained on historical hiring decisions, which favored men over women, it learned to do the same.

Preparing the data. Finally, it is possible to introduce bias during the data preparation stage, which involves selecting which attributes you want the algorithm to consider. (This is not to be confused with the problem-framing stage. You can use the same attributes to train a model for very different goals or use very different attributes to train a model for the same goal.) In the case of modeling creditworthiness, an “attribute” could be the customer’s age, income, or number of paid-off loans. In the case of Amazon’s recruiting tool, an “attribute” could be the candidate’s gender, education level, or years of experience. This is what people often call the “art” of deep learning: choosing which attributes to consider or ignore can significantly influence your model’s prediction accuracy. But while its impact on accuracy is easy to measure, its impact on the model’s bias is not.

Why AI bias is hard to fix

Given that context, some of the challenges of mitigating bias may already be apparent to you. Here we highlight four main ones.

Unknown unknowns. The introduction of bias isn’t always obvious during a model’s construction because you may not realize the downstream impacts of your data and choices until much later. Once you do, it’s hard to retroactively identify where that bias came from and then figure out how to get rid of it. In Amazon’s case, when the engineers initially discovered that its tool was penalizing female candidates, they reprogrammed it to ignore explicitly gendered words like “women’s.” They soon discovered that the revised system was still picking up on implicitly gendered words—verbs that were highly correlated with men over women, such as “executed” and “captured”—and using that to make its decisions.

Imperfect processes. First, many of the standard practices in deep learning are not designed with bias detection in mind. Deep-learning models are tested for performance before they are deployed, creating what would seem to be a perfect opportunity for catching bias. But in practice, testing usually looks like this: computer scientists randomly split their data before training into one group that’s actually used for training and another that’s reserved for validation once training is done. That means the data you use to test the performance of your model has the same biases as the data you used to train it. Thus, it will fail to flag skewed or prejudiced results.

Lack of social context. Similarly, the way in which computer scientists are taught to frame problems often isn’t compatible with the best way to think about social problems. For example, in a new paper, Andrew Selbst, a postdoc at the Data & Society Research Institute, identifies what he calls the “portability trap.” Within computer science, it is considered good practice to design a system that can be used for different tasks in different contexts. “But what that does is ignore a lot of social context,” says Selbst. “You can’t have a system designed in Utah and then applied in Kentucky directly because different communities have different versions of fairness. Or you can’t have a system that you apply for ‘fair’ criminal justice results then applied to employment. How we think about fairness in those contexts is just totally different.”

The definitions of fairness. It’s also not clear what the absence of bias should look like. This isn’t true just in computer science—this question has a long history of debate in philosophy, social science, and law. What’s different about computer science is that the concept of fairness has to be defined in mathematical terms, like balancing the false positive and false negative rates of a prediction system. But as researchers have discovered, there are many different mathematical definitions of fairness that are also mutually exclusive. Does fairness mean, for example, that the same proportion of black and white individuals should get high risk assessment scores? Or that the same level of risk should result in the same score regardless of race? It’s impossible to fulfill both definitions at the same time (here’s a more in-depth look at why), so at some point you have to pick one. But whereas in other fields this decision is understood to be something that can change over time, the computer science field has a notion that it should be fixed. “By fixing the answer, you’re solving a problem that looks very different than how society tends to think about these issues,” says Selbst.

Where we go from here

If you’re reeling from our whirlwind tour of the full scope of the AI bias problem, so am I. But fortunately a strong contingent of AI researchers are working hard to address the problem. They’ve taken a variety of approaches: algorithms that help detect and mitigate hidden biases within training data or that mitigate the biases learned by the model regardless of the data quality; processes that hold companies accountable to the fairer outcomes and discussions that hash out the different definitions of fairness.

“‘Fixing’ discrimination in algorithmic systems is not something that can be solved easily,” says Selbst. “It’s a process ongoing, just like discrimination in any other aspect of society.”




Karen Hao

Karen Hao is the artificial intelligence reporter for MIT Technology Review. In particular she covers the ethics and social impact of the technology as well as its applications for social good. She also writes the AI newsletter, the Algorithm, which thoughtfully examines the field’s latest news and research. Prior to joining the publication, she was a reporter and data scientist at Quartz and an application engineer at the first startup to spin out of Google X.

copy
Дайджест работ политологов для «ЕЖа».

Зарубежные политологи называют «русской институциональной, или московитской системой (матрицей)» традиционное российское самовластие императора, генсека или несменяемого президента. Как показали результаты недавних выборов президента, восприятие такого самовластия стало частью российской политической культуры. Социальный капитал россиян соответствует этой авторитарной форме правления. Не обладая навыками самоуправления, они вручают себя и свою жизнь «верховному правителю» или его назначенцам.

Многими отмечается, что в России формально есть институты демократии, например, парламент. Но попробуйте опросить людей на улице, за кого из «представителей народа», заседающих в Госдуме, они голосовали? Как показали опросы, не помнят. Для сравнения: в Массачусетсе буквально в каждом квартале есть общественный комитет по контролю над тем, как лично по конкретным вопросам голосуют избранные гражданами депутаты. От этого зависит их успех на следующих выборах. В Швейцарии на референдумы выносятся тексты законопроектов. И гражданам приходится вникать, какой из них больше соответствует их интересам. Не жалуются, вникают. Это разительно отличает Швейцарию от России.

У нас же типичное поведение – написать челобитную президенту. Авось, кран на кухне исправят. Предложение активистов создать Инициативный комитет по контролю над расходами городского бюджета воспринялось жителями города как утопия. Политологи сходятся в том, что россияне создали своеобразное «служилое государство», где властям подчинены не только армия, но и граждане с психологией крепостных. Самостоятельность россияне готовы проявлять только на своих дачах.

Такое общественное устройство требует защитного пояса из государств-сателлитов, которые не допустят полной изоляции страны. Выпадение из этого пояса Украины вызвало острую реакцию: власти увидели в этом прямой вызов внутреннему устройству России, а россияне – покушение и на свои исконные ценности. Что же это за ценности?

Шведский экономист Стефан Хедлунд ядром «русской институциональной системы» назвал неприятие населением формальных правил и беспристрастных механизмов их применения. Указание начальства в России всегда важнее закона. Он выделил 5 главных опор этой матрицы: не подотчетность правительства парламенту или народному собранию; подавление прав частной собственности; отсутствие верховенства права (правление с использованием закона, но не верховенство закона); кормление (плата за службу), ведущее к обществу, ориентированному на поиск ренты; государственная идеология (православная церковь, третий Рим, ксенофобия). Комбинированный результат этих краеугольных камней национальной культуры нашел отражение в политическом устройстве известном как «служилое государство», заполненное «служилой знатью».

Оценка политической культуры в России, произведенная Econоmist Intelligence Unit, демонстрирует решительное отторжение демократических ценностей россиянами. Самовластие верховного правителя, отсутствие верховенства права и гарантий частной собственностина средства производства ведут к низкому уровню жизни населения. Даже сделав перспективные изобретения, россияне боятся открывать собственный бизнес. Боятся, что силовики посадят под надуманным предлогом и «отожмут».В 2016 году число уголовных дел, возбужденных против предпринимателей, превысило 240 тысяч. Из них до суда дошло не больше 60 тысяч.По остальным под давлением силовиков бизнесмены вынуждены были тем или иным способом откупиться.А за незаконное уголовное преследование предпринимателей едва наберется десяток дел по всей стране. По статье 169 УК РФ «За воспрепятствование законной предпринимательской деятельности» – и того меньше.Естественно, что россияне в таких условиях боятся заводить свой бизнес. Конкуренция как двигатель прогресса не работает в России.

Вместе с тем политологи признают, что развиваться бизнесу в России мешает не только коррупция и желание силовиков поживиться, но и отсутствие реальной состязательности и независимости в суде, низкое качество подготовки правоохранительных органов и нежелание самого бизнес-сообщества обеспечивать свою «прозрачность». Проще уходить от налогов и обманывать клиентов.

Описывая структуру современной российской власти, журналист The Guardian, автор книг о России Люк Хардинг, призвал относиться к ней не как к обычному государству, а как к квази-криминальному синдикату, где «сто с лишним олигархов» из окружения Путина заняты тем, чтобы украсть деньги и вывести их через офшоры, потому что они не уверены в будущем – своем и всей системы. Они в ужасе о того, что все потеряют и от того, что отнимут свои же. «Олигарх в России – совсем не то, что бизнесмен в Англии. Это такая структура, где Путин находится наверху, его окружают олигархи, многие из которых одновременно – кремлевские чиновники и мультимиллиардеры... Они – одна команда. Мы можем много говорить о гипотетическом богатстве Путина, но очевидно, что он формально не владеет теми 200–300 млрд долларов, о которых обычно говорят, однако может их использовать – для политических проектов, для личных проектов и для проектов внутри страны».

Для понимания природы российского государства, нашей нынешней подданнической культуры и перспектив страны политологи советуют обратиться к ее истории. Катастрофа 1917 г. привела к реставрации Московии в новом обличье. «Русская система» под маской социализма в действительности была погружением в новую архаику. Восстановилось самовластье. Его позже назвали тоталитаризмом. Имперство коммунистическое пришло на смену имперству православному. Россия больше, чем раньше, стала идеократической империей, да еще и с глобальными замашками. Реально «русская институциональная система» не может существовать без противостояния Западу. Поэтому надо заставить обывателя верить в исходящую с Запада угрозу («хотят захватить наши природные богатства» и т. п.), насадить идеологию осажденной крепости. Старшие поколения россиян легко принимают эту картинку.

Советский период не был модернизацией страны. Модернизация предполагает верховенство права, разделение властей, подотчетность правительства парламенту, независимый от исполнительной власти суд, гарантии частной собственности, добросовестную конкуренцию. Большевики уничтожили все эти начала, зародившиеся в императорской России. Американский исследователь глобализации Б. Линдси определил советский социализм как «промышленную контрреволюцию» или путешествие «назад в будущее». Социалистическая революция – это взрывная реакция докапиталистических социальных связей на вторжение новых отношений, их разрушающих. И если новые отношения не устраняют архаику, то она может вернуться, замаскированная под прогресс. «Тоталитаризм есть реакция традиционного общества на техногенную цивилизацию с использованием всех приобретений этой цивилизации для воскрешения прошлого», — писал В. Кантор.

Поворот Украины на Запад привел в ужас российскую элиту не только по причине прорыва «защитного пояса», но и из-за угрозы фундаментальным основам «русской институциональной системы», авторитарной власти как таковой. Кошмаром для наших правителей стало ожидание успеха Украины в проведении европейски ориентированных реформ и их непредсказуемого воздействия на россиян. Решение вмешаться и прервать этот ужасный эксперимент было вполне естественным. Но беспокойство Кремля в отношении «вредного» влияния украинских событий оказалось избыточным. Многие поколения россиян были привязаны к «служилому государству» с его доминированием иерархических отношений, завязанных на тотальную коррупцию, сбор властителями ренты-дани. Верховенство права и реальное право частной собственности на средства производства не только несовместимы с российским типом государственного управления, но и с обычаями и привычками нашего народа.

Территориальная экспансия всегда была священной ценностью для русских – захват Сибири, колонизация Кавказа и Средней Азии в прошлые века поддерживались как российской элитой, так и простолюдинами. Позже это перешло в восприятие аннексии новых территорий как предпосылки процветания. Хотя на практике присоединенные территории, как правило, кормились за счет России (вспомним финансирование республик Средней Азии из союзного бюджета за счет РСФСР, что подробно описал А. Илларионов еще в конце 80-х).

Имперское мышление россиян имеет материальные основания: «московитская институциональная система» не может обеспечить устойчивый экономический рост, основанный на производстве конкурентоспособной продукции. Она базируется на эксплуатации природных ресурсов (сельскохозяйственных земель, нефтяных и газовых месторождений). Это тоже вносит вклад в имперские устремления россиян, готовых жертвовать своим благосостоянием (и даже жизнью) ради расширения территории. Опросы Левада-центра показали, что в августе 2014 г. 85% респондентов разделяли утверждение, что «вхождение Крыма в Россию – большое достижение российского руководства, положительные эффекты которого будут ощущаться в будущем». Высокое одобрение присоединения Крыма, готовность переносить вызванные этим санкциями и антисанкциями материальные трудности за прошедшие годы не снизились. В 2015 г. 39% россиян отметили ухудшение качества продовольствия, при этом 71% опрошенных одобрили запреты на импорт. Россияне поддерживают жесткую линию во внешней политике, отвергают компромиссы и верят, что «Россию стали больше уважать в мире и считаться с ее интересами».

Россияне верят телепропаганде, потому что слышат то, что давно хотели услышать. Крым, Восточная Украина, безусловно, стали сильными стимуляторами национализма и ксенофобии, но не были их причиной. Столкнулись базовые ценности. Поскольку культурная конфронтация с Западом глубоко укоренена в русской ментальности, степень враждебности к Западу не зависит от текущих событий. Процент тех, кто видит в негативном свете влияние западной культуры на Россию, остается стабильно высоким (62% – в 1998 г., 65% – в 2013 г., 67% – в 2015 г.). Конфликт ценностей, негативное отношение к верховенству права и демократии, вера в «доброго царя» питают готовность россиян приносить жертвы на алтарь конфронтации. Надежду дает только смена поколений.

Разработчики алгоритмов функционирования самоуправляемого автомобиля (автомобиля-без-водителя) в MIT, решая задачу алгоритмизирования последствий вероятных неполадок, одновременно изучают реакцию людей на моральные аспекты вероятности фатальных последствий как для пассажиров самоуправляемого автомобиля, так и для пешеходов которые могут оказаться на пути неисправной машины.

moralmachine.mit.edu

платформа создана для обобщения человеческого взгляда на моральные последствия решения выбранных самоуправляемым автомобилем. Последовательно демонстрируются ряд схематических сюжетов, где в самоуправляемом автомобиле отказывает одна из программ (например отвечающая за торможение). Задание для внешнего наблюдателя - стать судьей - выбрать наименьшее из зол, так чтобы этот выбор можно было бы заложить в программу самоуправляемого автомобиля как схема действия в подобной аварийной ситуации (в точности по Канту: моральный императив - действовать так чтобы алгоритмом твоего действия могли бы воспользоваться остальные ко всеобщему благу). Участники происшествий: схематичные люди разного возраста, пола, разных способностей в передвижении, и кошка (символизирующая живое-существо-не-человека), все участники временами соблюдают правила дорожного движения, временами нарушают...

очень странный опыт, ощущаешь себя временами палачом, временами умственно-отсталой, во всех случаях крайне беспомощной... ибо любой выбор оказывается надругательством над этикой и моралью, и к тому же меня же носом тыкает в мою же непоследовательность и вопиющую нелогичность... И а пока я наблюдала за своими реакциями выполняя эту серию задач, то с удивлением обнаружила: (1) в каких то случаях казалось, что я предпочитаю чтоб автомобиль (после поломки) ехал по прямой, по причине того, что такой ход событий уменьшает элемент бессмысленности случайной гибели (2) в других случаях, движение по прямой оказывалось возмутительно неправильным, вызывало острое ощущение несправедливости от того что в результате такого выбора один пассажир автомобиля выживет, а троих пешеходов собъет насмерть... (3) рассмотрение каждой последующей задачи становилась все более нестерпимым... и я стала думать что наверное во всех аварийных случаях надо было бы выбирать чтоб пассажирам доставалось, а пешеходы бы выживали, потому что пешеходы ни чего не делают, а только ходят, а вот пассажиры - делают, они сели в машину, котрую направили туда где она стала угрозой пешеходам... и тогда получается что всякий пешеход который садится в самоуправляемую машину становится потенциальным убийцей других пешеходов, заранее виновным (прям по Сартру всякий машинист паравоза выбирая профессию выбирает и всех своих жертв которых задавит на путях)? А что если пешеходы вели себя более активно, чем самоуправляемая машина с пассажирами, например, они выскочили внезапно на дорогу или кто-то из друхи злобных пешеходов из-за кустов вытолкнул хороших пешеходов прямо под колеса самоуправляемого автомобиля?

в завершении симулятор показывает суммарные результаты - кого из участников сознательно или бессознательно оказалось убитых больше, кого меньше. Также показывает общую статистику в сравнении с собственными результатами. Познавательно.

О чём мечтают россияне (размышления социологов)

Аналитический доклад

Подготовлен в сотрудничестве с Представительством Фонда имени Фридриха Эберта в Российской Федерации

Москва - 2012 (PDF)

говорят Мишель Фуко собирался продолжить проект исследования генеалогии институтов современности, но успел только про тюрьму и медицинский дискурс в отношении безумия и сексуальности.


Laura Kipnis (2004) Against Love: a polemic (PDF)



Книга Лауры Кипнис - великолепное остроумное обсуждение генеалогии современного института семьи. Автор обсуждает нормативные практики повседневной парной жизни (coupledom) в домашних условиях (domesticity), идеологический нарратив, дисциплинарный механизм (population management) и утопический проект семейности, а также неразрешимые противоречия разума, в которых оказывается запутан человек семейный.

"Парадоксальное состояние, когда мы влюбляемся, (что для большинства из нас есть наибольшее приближение к утопии еще при жизни, с ее сексом, опьянением и возвращением) и одновременно обуздываем наши самые головокружительные стремления в проекте социального контроля - надо признать выдающимся достижением в искусстве управления населением.
...
Конечно ни кто физически не удерживает и не принуждает жениться и произносить супружеские клятвы верности, и не все кто любит получает для этого надлежащее свидетельство, но тем не менее, достигнута выдающаяся степень покорности. Зачем беспокоиться и обязывать людей жениться если неофициальная обязанность настолько хорошо срабатывает, что даже гомосексуалы - когда то бывшие сторонниками нерегулируемой сексуальности, и с презрением отзывавшиеся о стиле жизни стерильных гетеро - теперь тоже требуют государственного регулирования? Может быть подумать о пересмотре форм, переосмыслении предпосылок? Может быть потребовать чтобы социальные ресурсы и привилегии распределялись не по признаку семейного статуса? Нет... будем требовать регулирования! (Такое переосмысление конечно же не простое дело в условиях когда пересечения между любовью и молчаливым согласием являются опорой современной личности, когда от них зависит любая мельчайшая деталь самоценности и идентичности, наряду с имеющимися страховками)...

Любовь является предметом тщательного регулирования точно так же как стимулирующие удовольствие сильнодействующие препараты. Надлежащие последствия любви, супружество, это те же регулируемые государством социальные формы, когда оно притворяется добрым фармацевтом предписывающим сильнодействующие препараты в малых дозах... " (стр 62)

если семья - это индивидуальный утопический проект "вечного счастья", то адьюлтер - эксперимент, попытка снова попробовать осуществить утопию.

Великолепно исполненный текст, который предлагает подход к "семейной проблематике" без надрыва и терапевтической хватки. Набор тревожностей (anxieties) и невротических реакций Лаура Кипнис подвергает остроумной деконструкции, с юмором доказывая по преимуществу экономический характер современных парных союзов.
Давно я так не смеялась с книгой в руке - когда автор описывает суть бизнеса семейных терапевтов, или когда она перечисляет нормы, котрыми люди руководствуются выстраивая отношения в семье - это действительно уморительно смешно, тем более что в реальности так и есть.


Социально-дисциплинарная роль "национальных семейных скандалов" проанализирована на примере эпизодов карьеры некоторых американских политиков. Предложение Лауры Кипнис поучаствовать в мыслительном эксперименте через анализ существующих нормативов семейной жизни и размышления о возможных альтернативах мне видится очень вдохновляющим.

эволюционное преимущество человека перед другими живыми существами состоит в способности к "мы-мышлению" в отличие от "я-мышление"

скоординированные действия для достижения общей цели - наша рутинная почти не осознаваемая привычка. Выводом из обсуждаемых в этих видео лекциях и интервью исследований и наблюдений является то, что принцип индивидуализма оказался менее продвинутым способом достижения сложных целей по сравнению с принципом скоординированных действий. Этим высшие приматы, которые руководствуются принципом индивидуализма, отличаются от человеческих сообществ, которые научились принципу скоордининрованных действий. Способность осознать общую цель и сообразить что наиболее оптимальным способом ее достижения является координация действий, равный доступ к информации, равное участие в достижении и доля в полученном вознаграждении - это тот принцип понимание и использование которого дало эволюционное преимущество нашим доисторическим предкам перед животным миром.

очень элегантный способ поставить под вопрос универсальность экономического принципа индивидуализма и частного интереса, а также показать более жизнеспособные альтернативы. (тезизы Грэбера сформулированные в "Debt: the first 5000 years" находят неожиданное подтверждение в результатах исследований социобиологов)

абалдеть как интересно!

from the online course on futurelearn.com The Mind is Flat



video:
Joint action
If I think about myself and other people as purely individualistic agents with their own specific agendas, then it’s very hard to understand how people could behave in a coordinated fashion at all.
In this video I illustrate the concept of ‘we-thinking’, which goes some way to explaining why most basic social actions we engage in are actually successful.


Virtual agreement
Communication, too, requires an element of ‘we-thinking’. In this video I explore the ways that we work together to create shared understanding and we also begin to explore the implications of this for economic analysis.

A foundation for social behaviour
Nobel Prize-Winning Economist Thomas Schelling, introduced the problem of coordinating meeting up tomorrow in a big city.
Schelling realised, much more than most other economists then and since, how crucial it is, that we are able to coordinate our perspectives, for society to function.

What makes humans special?
Is ‘we-thinking’ really crucial to the construction of human culture and society? Does this create a fundamental divide between human society and ‘societies’ of non-human animals (such as termites, ants or bees)?


Interview with Alicia Melis at Warwick Business School , Dr Alicia Melis, who is at the cutting edge of experimental research on cooperation and pro-social behaviour in chimpanzees, and its similarities and differences from the behaviour in humans (and, in particular, children).