Meyda Yegenoglu (1998) Colonial fantasies

[babusyatanya]

p.114
Чтобы выработать материалистическое понимание тела, тела как связующей формы власти\знания, необходимо формирование теорий способных преодолеть разнообразные дуализмы через которые традиционно рассматривается тело. Как показывает Грос (Grosz), взамен понимания тела предгалаемым традиционной философской фаллологоцентричной точкой зрения, наиболее существенными оппозициями подлежащими замещению являются сдедующие: тело-разум, природа-культура и дискурс-референт. Следуя мысли Грос, получается, что из конституированной природы тела не следует ограниченности действия дискурсов (среди которых привилегированное место у медицины и биологии) в отношении тела только лишь их влиянием на разум и формированием мыслительных категорий, поскольку такое понимание поедполагает, что имеется биологическое, нейтральное, реальное материальное тело с одной стороны, и есть его различные культурные и исторические репрезентации. Контролирование, выстраивание и означивание тела реализуется не через контроль за мышлением. Такие предписания (inscriptions) не просто добавляются к телу, как биологической и природной данности. Если материалистическое понятие телесной реальности (corporeality) подразумевает что воздействие власти конституирует биологическую составляющую (biological make-up)субъекта, тогда позицию природности тела как первичного состояния до предписания надо рассматривать как действие власти. Как отмечает Батлер (Butler), репрезентация тела как предшествующего означиванию есть сама результат означивания и власти: «тело расположено до знака есть всегда размещенное или означенное как предшествующее. Данное означивание производит само тело, в качестве эффекта этого означивания, которое тем не менее одновременно утверждает что то что обнаружено предшествует самому этому действию». Понятие биологического или природного тела есть тот самый дискурс, который нейтрализует и универсализирует культурные, расовые, половые особенности различных тел. Фактически данный универсализирующий и нейтрализирующий жест есть жест фаллологоцентричный предвосхищающий воплощенную в теле (embodied) природу маскулинного субъекта, этот жест объединяет человеческое с маскулинным и таким образом обозначает женское как место воплощения. Как отмечает Брайдотти (Braidotti):

p.115
Пятьдесят лет назад Симона де Бувар заметила, что цену которую мужчины платят репрезентируя универсальность есть своего рода потеря воплощенности; с другой стороны, цена которую женщины платят – есть потеря субъективности и ограничение тела. Первые развоплощаются (disembodied) и в этом процессе обретают право на трансцендентность и субъективность, последние сверх-воплощены и поэтому ограничены внутренним и имманентностью.

Понятие тела как вещества для предписания социальных норм, практик и ценностей можно продолжить в обсуждении облачения в чадру и позиционирования тела мусульманской женщины в представлениях Запада. Принимаемое на веру допущение о жестокости и примитивизме чадры, можно рассмотреть с иной точки знения, когда мы признаем возможность вписывания тел через различные практики украшений, нарядов, косметики и т.д. Если ношение чадры может выглядеть как особая практика обозначения и дисциплинирования тела в соответствии с требованиями культуры, то не-облачение-в-чадру оказывается тем же самым. Другими словами, практики как облачения в чадру так и не-облачения являются присущими культуре процедурами предписания телесной реальности, которые обусловлены специфической историей культур. Здесь требует рассмотрения именно это допущение истинности и естественности тела без чадры, которое утверждает дискурс колониального феминизма. Ведь если облачение в чадру есть особая практика позиционирования тела в рамках доминирующих потребностей власти, то не-облачение-в-чадру есть то же самое. Тело без чадры вписано и обозначено ни чуть не меньше; напротив целый арсенал дисциплинарных техник и практик производит женское тело на Западе, и поэтому не-облачение-в-чадру необходимо рассматривать как одну из множества практик предписания телесной реальности. Другими словами, нет ни чего естественного в отсутствии чадры и следовательно не-облачение-в-чадру так же относится к предписанию, как и облачение в чадру. Не- облачение-в-чадру также является одним из способов превращения плоти в отличительный тип тела. Однако тело не покрытое чадрой берется за норму, обозначая общее, применимое для всех культур понятие того, каким женское тело должно быть. Таким образом допущение естественности не-облаченности-в-чадру используется чтоб обезопасить истинность тела, и применяется как универсальная норма для того, чтоб в итоге получить мусульманскую женщину как познаваемую и умопостигаемую для Запада сущность. Иначе говоря, именно естественность и истинность не покрытого чадрой тела оправдывает и подтверждает настроения и уверенность колониального феминизма в необходимости вмешательства и действий против чадры у мусульманских женщин. Хотя мнения и ценности относительно отсутствия чадры также встроены в экзистенциальное и воплощенное существо Западной женщины, факт того, что они также являются специфическими предписаниями культуры оказывается стертым в представлении колониального феминизма. Стертость данных представлений подтверждает, что мнения и ценности производящие тела Западных женщин подменяют универсальную истину о женщинах. Они используются как объяснительная схема, норма для обнаружения желаний и удовольствий тел, локализованных в других историях и культурах: кодирование тела в терминах одной культуры становится шаблоном
p.116
заклинаний по которому создаются все тела. Облачение в чадру – одна из тех практик, которые так раздражают Западное, особенно феминистское, знание; это одна из тех практик, которая, как порез или другие отметины на теле вызывают такое сильное беспокойство. Практики и процессы которыми отмечены тела других кажутся западному взгляду чрезмерно жестокими, варварскими и оказываются безоговорочным доказательством жестокости которым подвергаются мусульманские женщины. Дисциплинарные техники и процедуры которые предписывают, контролируют и воспитывают иные-мусульманские тела видятся отличными от «цивилизованных», Западных техник и практик по степени варварства свойственной первым. Акцент на культурно-специфическом характере телесного воплощения онаруживает и то, что господствующая посредством чадры власть над телами не является более жестокой или варварской, чем контроль, надсмотр, тренировка и ограничения тел другими практиками, такими как бюстгалтер, каблуки-шпильки, корсеты, косметика и т.д.

Если тела производятся посредством различных обусловленных культурой практик, тогда и телесные желания, боли и удовольствия должны быть специфичны для каждой отдельной культуры. Если это так, тогда истину женщин в чадре и их тел не так легко обнаружить оставаясь в рамках терминов колониального феминистского дискурса, ибо этот дискурс, уже являющийся продуктом культуры, поддерживается и обусловливается господствующим дискурсом. Инородность тела в чадре предполагает необходимость расшифровки, перевода и нейтрализазии в терминах экономики универсальной истины.

Тело является проводником (medium) через которое власть оперирует и функционирует, и знание есть важнейший инструмент, которым власть осуществляет эти операции. Именно через применение власти знание может быть извлечено из тел, и это знание в свою очередь функционирует как главный инструмент контроля, предписаний и тренировки тел. Следуя Фуко в вопросе связи власти\знания, можно утверждать, что власть и знание являются условием функционирования друг друга. Власть трансформируется, изменяется, модифицируется, усиливается в соответствии с развитием и изменениями в ходе знаний.

Сплетенность отношений между властью и знанием можно рассмотреть шире, прослеживая способы которыми мусульманские женские тела расположены в колониальном дискурсе. Осуществление колониального контроля через требование отказа от чадры было способом овладения мусульманскими телами. Это овладение требовало знания и информаця о них должна была быть извлечена. Но это знание требовало для начала придать им вид, ибо как я отмечала выше, требование быть видимым, различимым считается в идеологии Просвещения условием возможности истинного знания. Только придав мусульманским женским телам видимый облик появляется возможность их перекодировать, переопределить и переформулировать в сооветствии с новыми западными кодами. Режим и контроль колониальной власти неждается в создании послушных и покорных субъектов.

p.117
... Фуко облегчает нам понимание процесса конституирования субъекта в современном обществе. По мере того как тело подчиняется современной колониальной технологии власти-знания, объект колониального подчинения (colonized) должен быть сделан заново, как новый разум и как новое тело с определенными способностями, характеристиками и формой; ее\его необходимо пере-делать.

... Особая форма телесного воплощения другого – есть важная область для колониального предписывания власти, подобно тому как в желании захватить тело местной женщины напрашивается метафора колониальной окупации (отсюда одержимость Французского колониализма в раз-облачении от чадры женщин Алжира).